«Жаворонки» военных лет

19 августа 2021 в 09:30

Среди представителей старшего поколения немало тех, кто относится к категории «дети войны». Мы продолжаем печатать их воспоминания о тех далеких днях, сравнивать ту жизнь с фактами сегодняшнего времени.

Слово – ветерану педагогического труда Р.Н.Будниковой, которая 6 лет проработала в Рысаевской школе учителем начальных классов и 26 лет – в школе №12, которая сейчас тоже закрыта. Эти годы вобрали в себя массу интересных идей, плодотворных дел, искреннюю дружбу с замечательными коллегами. Сегодня Раисе Николаевне кажется, что судьба ей подарила встречи с самыми лучшими людьми, на каждом из которых можно ставить символический знак качества. Но вернемся к ее детским воспоминаниям.

– Родилась я весной 1941 года в селе Придолинное (раньше совхоз Ташлинский) Чкаловской (Оренбургской) области. 22 июня началась Великая Отечественная война. Мне было 2 месяца, а моей маме – 22 года. Отца Николая Ивановича Данилова, имевшего опыт службы в десанте, сразу призвали на фронт. Он работал пекарем, а мама была его помощницей. После его призыва на войну мама стала пекарем, а две женщины – тетя Дуня Скороходкина и тетя Паша Трохова —  ей помогали. Забегая вперед, скажу, что из поселка, в котором было всего 4 улицы, из 19 ушедших на войну мужчин вернулись сразу после Победы только трое: дядя Саша Савин, Тимофей Трохов, Яков Логинов. Позже стало известно, что еще некоторые живы, например, мой отец, ранее пропавший без вести.

Летом 41-го наше село заметно пополнилось эвакуированными из западных регионов. Местных жителей стали объединять, уплотнять, чтобы освободить жилье для прибывших. Моя мама стала жить с тетей Пашей Троховой, у нее был двухлетний сынок Васька. За нами присматривала молодая нянька по имени Зоя. Мы жили в комнатке, а рядом, за перегородкой, находилась пекарня. Труд у женщин был изнурительный, продуктов не хватало, а едоков прибавлялось.

Когда мама получила извещение о том, что отец пропал без вести, она вынуждена была думать, как жить дальше. Одной, да такой молодой, справляться с проблемами тяжело. Вскоре к ней стал присматриваться комиссованный по ранению в живот фронтовик В.Ф.Кривов. Со слов медсестры, которая вынесла его с поля боя, 6 метров его кишок так и остались в пыли… Невероятно, как он выжил…

Мама и Василий Федорович сошлись. Жить было очень тесно, избушка с земляным полом. И вдруг, через полгода, мама получает из Казахстана письмо, где сообщалось, что мой отец жив, правда, сильно изранен. Он был долго в госпитале, сильно контужен, лишился правой руки. Писал, что если мама вышла без него замуж, то пусть разведется, и он ее никогда этим не попрекнет.  Во всём виновата война, таких узлов навязала… Но мама уже ждала ребенка, не захотела уходить от Василия Федоровича. Он работал в райкопе, был надежным человеком. Но почему-то я его никак не могла называть папой, хоть он побуждал меня к этому. Я его звала «Эй!» Попрошу сыграть со мной в жмурки, а он говорит: «Скажи «папа». Я упрямилась, думала, надо мной станут смеяться, ведь все знали, что есть у меня родной отец. Позже я признала Василия Федоровича и была ему благодарна за воспитание. Уже взрослой в Кустанае повидала родного отца. Он создал другую семью, у него выросли там дети, с которыми я тоже познакомилась. Но к Николаю Ивановичу уже не появилось близких, родственных чувств. Мне показалось, что и он меня стеснялся.

Когда у меня в Придолинном родилась сестренка, я назвала её Лидой. Любила слушать пластинку, где в песне были слова: «Я свою сестренку Лиду никому не дам в обиду». С ее появлением на свет мне ограничили свободу. Нужно было то качать люльку, то позвать маму из пекарни…

Помню, как хлеб вынимали из печи. Хлебный дух стоял над деревней, и все дети сбегались к пекарне (в том числе и я), садились на корточки вдоль стены и благоговейно ждали… Выходила тетя Дуня и несла в фартуке «жаворонков», это упавшие из формы кусочки хлеба, зажаренные обломки. Торжественно нам их раздавала. Они были неимоверно вкусными, мы их не торопились есть, как сладость, долго облизывали, смаковали. В войну и в первые после войны годы хлеб был на вес золота. В пекарне хлеб готовили для специалистов: директора, парторга, агронома, ветврача, зоотехника. А еще летом возили в поле трактористам, осенью – комбайнерам. Дома же хлеб пекли из части муки и картошки. А некоторые добавляли в муку отруби и измельченную лебеду.

За эти благотворительные раздачи кусочков хлеба моя мама едва не пострадала от сурового военного закона. Ей пришлось отказаться от работы пекарем. Ее и помощниц чудом не осудили за низкие припёки и «жаворонков».

Когда эта «туча страхов» миновала, у нас в семье появился еще братик. Его день рождения совпал с весенним Николой – 19 мая. И ему дала имя деревенская повитуха – Николай. А Василий Федорович был против этого имени, ему казалось, что сына назвали в честь первого мужа мамы. Но потом недоверие стерлось.

В 7 лет меня стали собирать в школу. Мама мне сшила из брезента сумку. А сандалии сшил Николай Симуськов. Мама его спросила, сколько должна за работу. Он попросил булку хлеба, так как его призывают в армию, ему нужна провизия в дорогу. Мама сказала: «Хлеб — не могу», — и отдала наш любимый патефон.

В школе я училась хорошо, с интересом. Правда, писать приходилось в старых книгах между строк. Первую настоящую тетрадь после войны я даже прижимала к сердцу. Со мной в первый класс пришли переростки. У многих детей не было возможности учиться в войну, они помогали взрослым. У моей мамы был всего один класс образования, поэтому она очень хотела, чтобы мы, ее дети, были грамотными. Отчим это тоже поддерживал. Так что я очень обязана моим родителям, что правильно нацелили меня в жизни.

Записала Екатерина Петрова.