ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
2 октября 2022 в 08:00
Дед Федор в свои 90 лет выглядел просто мачо по сравнению с еще не умершими более молодыми деревенскими стариками. Растерявший чуток былую выправку и густую черную, как смоль, шевелюру, все еще с не согнутыми широкими плечами, открытым взглядом больших карих глаз, особенно в очках со стеклами «луповой» толщины, он многим напоминал Михаила Горбачева. Которого после развала СССР считал предателем и презренным человеком.
Жизнь у них с женой с сельскохозяйственной точки зрения была испаханным вдоль и поперек огромным полем. Дед Федор больше сорока пяти лет бороздил бескрайние нивы на своем стареньком тракторе «Беларусь». Полюбившаяся с первого взгляда и на всю жизнь супруга Серафима работала дояркой и по совместительству содержательницей большого хозяйства, а также шестерых детей. После переезда в город, ближе к детям, в возрасте 85 лет, первое время они не знали, куда девать свою еще живую энергию. Поскольку сразу отпала необходимость ходить в «уборную» за пятьдесят метров от дома, выносить «помойные» ведра с избы, откидывать в меру сил в сильные заносы снег от крыльца, то оба они незаметно переключились на «патронаж», как материальный (две пенсии-то у них выглядели солиднее, чем зарплаты у некоторых детей и внуков), так и моральный.
Серафима, быстро освоив купленный детьми мобильный телефон, каждый день обзванивала своих дочерей, сыновей и пристрастно расспрашивала, что куплено на выданные им «субсидии», как ведется домашнее хозяйство в части разведения свиней, гусей, кур; есть ли у дочек новые наряды и какие лучше им прикупить.
Дед в силу одолевавшей его с каждым годом глухоты, все меньше посвящался в эти внутренние финансовые операции. Он лишь с удовольствием расписывался своим знаменитым «министерским» росчерком в нужной графе при получении пенсии. И прочитывал от корки до корки доставляемые младшей дочерью две газеты – «АиФ» и «МК». Да еще смотрел на «всю громкость» все новости и политические ток-шоу. После чего мог разразиться не забытыми со времен пахоты или уборки урожая ядреными нецензурными словами в адрес того или иного «персонажа» с экрана. В общем, так и повелось в последние четыре года после переезда в город: бабка отвечала за внутреннюю политику в большой разъехавшейся семье, дед — за внешнюю.
В нынешний год у обоих «министров» стало хуже со здоровьем, по ночам мучила бессонница от ломоты и сковывания всех членов, особенно у старухи. Дед, не желавший сдаваться хворям, все время ходивший при часах, в нарядных рубахах и «выходных» брюках по квартире, тоже реже стал выбираться «на двор» прогуляться возле подъезда на своем последнем «Беларусе» — ходунках. Да тут еще всю последнюю неделю в новостях передавали про тревожную обстановку в мире, что Россию окружают натовцы со всех сторон. Подливали масла в огонь про воровство и коррупцию в высших эшелонах власти и любимые дедом газеты. Которые он вслух читал бабке — «банковскому регулятору» по проведению финансовых потоков то одному взрослому чаду, то другому.
А той ночью обоим особенно не спалось. Бабке, давно проводившей в жизнь двойные, а то и тройные стандарты, — от того, что у одного сына сломалась старенькая «машинешка». Другому не хватало на покупку новой. И ей надо было придумать хитрый план, чтобы дед одобрил внеочередной транш Алешеньке на ремонт. А если Федор будет в настроении, то и Витеньке можно подсобить. Деду — от мыслей: «А если завтра война?»
Но каждый лежал обычно на своих отдельных ложах со своими тревогами и размышлениями тихо, чтобы не будить другого. Первым не выдержал дед и негромко ( было около трех ночи) произнес:
— Сима, ты спишь?
В ответ услышал глухое с кряхтением:
— Нет, не сплю. А ты чего не спишь?
Дед, чтобы уж совсем не оглоушить бабку своими резонными аргументами и фактами, втемяшившимися ему в голову за последние три ночи, осторожно произнес:
— А ведь не к добру они все это вытворяют.
Бабка, несколько дней и ночей напролет думавшая о своем: как бы вывести из семейного «общака» (без лишней огласки другим детям и деду) с десятку-другую тысяч для ремонта так нужной в хозяйстве сына машины, живо встрепенулась и даже попыталась безуспешно перевернуться на другой бок, лицом к кровати деда:
— Что, Федь, не к добру-то? Что ты там удумал еще?
Дед решил, что надо сказать ей всю правду сейчас. Все равно встать с дивана быстро не сможет и звонить детям ночью тоже не станет:
— Я говорю, что не к добру американцы сняли наш флаг на российском посольстве в Америке. Это они уже затеяли нехорошее. Как бы войной не пошли на нас.
Бабка, облегченно вздохнув (вот и пусть своей Америкой занимается и флагами, нечего ему знать, сколько в радикюле денег лежит), нарочито стонущим голосом проговорила:
— Ну и черт с ним, с этим флагом. Как сняли, так и повесят. А вот как теперь Лешке зерно да отруби свиньям возить? Машина-то негодная стоит. Ремонт надо делать.
Дед, все же спустившийся с небес на землю после этих слов, отчеканил, будто пригвоздил с позором за такие житейские глупые рассуждения:
— Какая машина, какие свиньи? А если завтра война? Он на танк скоро сядет и поедет воевать. Курица ты была и останешься наседкой. Лучше завтра собери все документы в одно место. И ботинки мои старые кожаные почистить надо. Мало ли чего.
После этого оба надолго замолчали. В окно уже пробивался едва различимый утренний свет. До самого утра оставалось не больше часа.
Ирина Рамазанова.
Дед Федор в свои 90 лет выглядел просто мачо по сравнению с еще не умершими более молодыми деревенскими стариками. Растерявший чуток былую выправку и густую черную, как смоль, шевелюру, все еще с не согнутыми широкими плечами, открытым взглядом больших карих глаз, особенно в очках со стеклами «луповой» толщины, он многим напоминал Михаила Горбачева. Которого после развала СССР считал предателем и презренным человеком.
Жизнь у них с женой с сельскохозяйственной точки зрения была испаханным вдоль и поперек огромным полем. Дед Федор больше сорока пяти лет бороздил бескрайние нивы на своем стареньком тракторе «Беларусь». Полюбившаяся с первого взгляда и на всю жизнь супруга Серафима работала дояркой и по совместительству содержательницей большого хозяйства, а также шестерых детей. После переезда в город, ближе к детям, в возрасте 85 лет, первое время они не знали, куда девать свою еще живую энергию. Поскольку сразу отпала необходимость ходить в «уборную» за пятьдесят метров от дома, выносить «помойные» ведра с избы, откидывать в меру сил в сильные заносы снег от крыльца, то оба они незаметно переключились на «патронаж», как материальный (две пенсии-то у них выглядели солиднее, чем зарплаты у некоторых детей и внуков), так и моральный.
Серафима, быстро освоив купленный детьми мобильный телефон, каждый день обзванивала своих дочерей, сыновей и пристрастно расспрашивала, что куплено на выданные им «субсидии», как ведется домашнее хозяйство в части разведения свиней, гусей, кур; есть ли у дочек новые наряды и какие лучше им прикупить.
Дед в силу одолевавшей его с каждым годом глухоты, все меньше посвящался в эти внутренние финансовые операции. Он лишь с удовольствием расписывался своим знаменитым «министерским» росчерком в нужной графе при получении пенсии. И прочитывал от корки до корки доставляемые младшей дочерью две газеты – «АиФ» и «МК». Да еще смотрел на «всю громкость» все новости и политические ток-шоу. После чего мог разразиться не забытыми со времен пахоты или уборки урожая ядреными нецензурными словами в адрес того или иного «персонажа» с экрана. В общем, так и повелось в последние четыре года после переезда в город: бабка отвечала за внутреннюю политику в большой разъехавшейся семье, дед — за внешнюю.
В нынешний год у обоих «министров» стало хуже со здоровьем, по ночам мучила бессонница от ломоты и сковывания всех членов, особенно у старухи. Дед, не желавший сдаваться хворям, все время ходивший при часах, в нарядных рубахах и «выходных» брюках по квартире, тоже реже стал выбираться «на двор» прогуляться возле подъезда на своем последнем «Беларусе» — ходунках. Да тут еще всю последнюю неделю в новостях передавали про тревожную обстановку в мире, что Россию окружают натовцы со всех сторон. Подливали масла в огонь про воровство и коррупцию в высших эшелонах власти и любимые дедом газеты. Которые он вслух читал бабке — «банковскому регулятору» по проведению финансовых потоков то одному взрослому чаду, то другому.
А той ночью обоим особенно не спалось. Бабке, давно проводившей в жизнь двойные, а то и тройные стандарты, — от того, что у одного сына сломалась старенькая «машинешка». Другому не хватало на покупку новой. И ей надо было придумать хитрый план, чтобы дед одобрил внеочередной транш Алешеньке на ремонт. А если Федор будет в настроении, то и Витеньке можно подсобить. Деду — от мыслей: «А если завтра война?»
Но каждый лежал обычно на своих отдельных ложах со своими тревогами и размышлениями тихо, чтобы не будить другого. Первым не выдержал дед и негромко ( было около трех ночи) произнес:
— Сима, ты спишь?
В ответ услышал глухое с кряхтением:
— Нет, не сплю. А ты чего не спишь?
Дед, чтобы уж совсем не оглоушить бабку своими резонными аргументами и фактами, втемяшившимися ему в голову за последние три ночи, осторожно произнес:
— А ведь не к добру они все это вытворяют.
Бабка, несколько дней и ночей напролет думавшая о своем: как бы вывести из семейного «общака» (без лишней огласки другим детям и деду) с десятку-другую тысяч для ремонта так нужной в хозяйстве сына машины, живо встрепенулась и даже попыталась безуспешно перевернуться на другой бок, лицом к кровати деда:
— Что, Федь, не к добру-то? Что ты там удумал еще?
Дед решил, что надо сказать ей всю правду сейчас. Все равно встать с дивана быстро не сможет и звонить детям ночью тоже не станет:
— Я говорю, что не к добру американцы сняли наш флаг на российском посольстве в Америке. Это они уже затеяли нехорошее. Как бы войной не пошли на нас.
Бабка, облегченно вздохнув (вот и пусть своей Америкой занимается и флагами, нечего ему знать, сколько в радикюле денег лежит), нарочито стонущим голосом проговорила:
— Ну и черт с ним, с этим флагом. Как сняли, так и повесят. А вот как теперь Лешке зерно да отруби свиньям возить? Машина-то негодная стоит. Ремонт надо делать.
Дед, все же спустившийся с небес на землю после этих слов, отчеканил, будто пригвоздил с позором за такие житейские глупые рассуждения:
— Какая машина, какие свиньи? А если завтра война? Он на танк скоро сядет и поедет воевать. Курица ты была и останешься наседкой. Лучше завтра собери все документы в одно место. И ботинки мои старые кожаные почистить надо. Мало ли чего.
После этого оба надолго замолчали. В окно уже пробивался едва различимый утренний свет. До самого утра оставалось не больше часа.
Ирина Рамазанова.
